Н а бердяев считал что. Н.Бердяев о проблеме происхождения добра и зла

Проблема личности - одна из главных теоретических проблем в истории русской философии. Проблема личности концентрирует в себе основные вопросы политического, правового, морального, религиозного, социального и эстетического в жизни и в мысли. Место личности в обществе, условия ее свободы, структура личности, ее творческая реализация представляет собой целостный процесс развития идей.

Так, например, главная проблема философии Николая Бердяева (1874-1948) - смысл существования человеческой личности в ее связи со смыслом бытия в целом. По мнению писателя, философия "познает бытие человека и через человека", смысл бытия проявляется в смысле собственного существования. Осмысленное существование - это существование в истине, достижимо человеком на путях спасения (бегства от мира) творчества (активного переустройства мира, культурой, социальной политикой).

По мнению русского философа Г. П. Федотова, четыре взаимосвязанные понятия определяют религиозную тему Бердяева: Личность, Дух, Свобода и Творчество. Выходная мировоззренческая позиция философа - признание противоположности между духом и природой, психическим и физическим.

Дух есть субъект, жизнь, свобода, творчество. Природа есть объект, вещь, необходимость, определенность. В царстве духа все разногласия преодолеваются любовью. Бог есть Дух. В своей сокровенной сущности он существо иррациональное и сверхрациональное. Бог выходит за пределы природного мира и может раскрыть себя только символически. Относительно представлений М. Бердяева о связи между Богом и вселенной можно представить его учение о свободе.

Философ различает три вида свободы:

1. Первичную иррациональную свободу, то есть Произвол. Ничто.

2. Рациональную свободу, которая проявляется в исполнении нравственного долга.

3. Свободу, наполненную любовью Бога.

Человеческая иррациональная свобода коренится в "ничто" , но это не пустота, это первичный принцип, что предшествует Богу и миру. Бердяев указывает, что где-то, на несравненно большей глубине есть бессознательное, к которому неприменимы не только категории добра и зла, но неприменимы и категории бытия и небытия.

Философа волнует проблема теодицеи, то есть примирение зла мира (объективации) с существованием Бога, что для него также связано с проблемой свободы. Бердяев считает, что трудно примирить существование всемогущего и всеблагого Бога со злом и страданиями мира. Таким образом, он приходит к необходимости допустить существование Несостоявшейся свободы. Свобода не создана Богом, но он сам рождается... по воле и с этой же свободы, из Ничто, что потенциально содержит в себе Все, он творит мир. Бог присутствует лишь в свободе и действует только через свободу, - вот мнение писателя. Эта идея несет в учении Бердяева двойную службу: объясняет наличие зла в мире (нетварная свобода объясняет... возникновение зла) и определяет свободу человека не только по отношению к миру, но и к Богу. Такая концепция свободы трудно соединяется с пониманием Бога как Абсолютного существа. Так как свобода не создана Богом, она не имеет власти над свободой. Свобода первична по отношению к добру и злу, она обусловливает возможность как добра, так и зла. Поэтому Бог-Творец всесилен над бытием не обладает никакой властью над небытием, над Нетварной свободой. Эта бездна первичной свободы, сначала предыдущей Богу, является источником зла. Бердяев не мог, подобно Соловьеву, возложить ответственность за зло в мире на Бога. Но он в равной степени не принимал христианскую схему, что укореняется зло в самом человеке. Он предпочел абсолютизировать свободу, отделить ее от Бога и человека, чтобы тем самым онтологизировать зло, погрузить его в добытийный хаос. Это открывает путь к гармонизации бытия, которое осуществлялось с помощью творчества. Но поскольку творчество, по мнению философа, также проистекает из воли, то именно противоборство зла и творчества составляет сущность новой религиозной эпохи - эпохи "третьего откровения" , ожиданием которого наполнена большинство произведений Бердяева.

Бердяев убежден, что свобода трагическая: если она составляет сущ-ность человека, то, следовательно, она выступает как обязанность; человек порабощена своей свободой. Она тяжкое бремя, которое несет человек. Он ответственен за свои поступки и то, что происходит в мире. Свобода есть моя независимость и определенность моей личности изнутри... не выбор между поставленням передо мной добром и злом, а мое творение добра и зла, - считает автор, - само состояние выбора может давать человеку чувство подавленности... даже несвободы. Освобождение наступает, когда выбор сделан и когда я иду творческим путем. Бердяев воспринимает свободу не как легкость, а как трудности.

Таким образом, в основе всей философской системы М. Бердяева ле-жит принцип Свободы. Не бытие (материя, природа) и не дух (сознание, идея), а Свобода выступает у него в качестве первоосновы мира. При этом философ имеет в виду не свободу воли индивида, а онтологическую свободу, которая лежит в основе всего бытия.

В отличие от Бога, человек обладает двойственной природой (дух - материя) , которая порождает, по мнению Бердяева, вечное противоречие и весь трагизм человеческого существования: как существо духовное, человек свободен, а как существо природное, общественное и государственное - он подчинен необходимости и не может вырваться за ее рамки. Трагическая борьба и противоречия между свободой и необходимостью, «царством Духа» и «царством Кесаря» неразрешимые в этом мире. Решение этой проблемы связано с преодолением дуализма человека, которое возможно лишь есхатологично, то есть может быть достигнуто только в царстве Божьем.

Важнейшей для философа становится также проблема творчества. Творчество - это главное предназначение человека, причем речь идет о творчестве в философском смысле - о «миротворстве» , которое находит свою « объективацию » в культуре, науке, искусстве и т.д. При этом оказывается существенное противоречие самому творчеству. В акте творчества человек свободен, она преодолевает отчуждение, «низший » мир - естественный и социальный, который не является подлинным бытием, который автор называет « объективацией». Но в результате творчества человек снова возвращается в сферу «объективации», которая всегда обезличивает человека, создает психологию раба. В этой связи следует отметить, что Бердяев находит рабство и в богословии, которая рассматривает Бога как «Господина» и, тем самым унижает человека. По его мнению, на отношения между Богом и человеком были перенесены отношения между господином и рабом, взятые из жизни.

В учении Бердяева о человеке и обществе проявляется вторая характерная черта русской религиозной философии, которая также обращается к мистической архаике - это идея соборности. Соборность - это свободное единство основ церкви в деле общего понимания ими правды и совместного поиска им пути к спасению, единству, основанному во любви к Христу и божественной праведности. Так как верующие вместе любят Христа как носителя совершенной истины и праведности, то церковь не только единство многих людей, но и единство, в котором каждая личность сохраняет свою свободу. Это возможно лишь в том случае, если такое единство основывается на бескорыстной, самоотверженной любви. Соборность - это единение Духа. Бердяев видит саму идею соборности Церкви и церковного спасения: есть круговая соборная ответственность всех за всех, каждого за весь мир, все люди - братья по несчастью, все люди участвовали в первичном грехе, и каждый может спастись только вместе с миром. Бердяев указывает на непереводимости понятия соборности на другие языки и для западного его усвоения вводит термин «коммюнотарности» (от франц. соммипе - община, коммуна), хотя соборность он признает по сути русской идеей и близость к ней находит лишь у немногих мыслителей Запада. Человеку, не познавшего этого единения в Духе, невозможно понять и узнать в чем же отличие соборности от коллективности и общинности азиатских обществ или солидарности западных обществ.

Отсюда следует, что как только российская философская мысль начинала касаться отдельной личности, то есть ставить этические вопросы, то они сразу превращались в идеологию этого общественного подвижничества и героизма.

С философской антропологией связана и социальная философия Бердяева, понимание им отношений между личностью и обществом. Общество - объективация человеческих отношений, чужда человеческому духу и воле реальности. При этом, с его точки зрения, общество является частью личности, его социальной стороной, а не личность - частью общества. Объективно общество подавляет личность, в нем царит разъединение людей. В таком обществе существует коммуникация, но нет общения, личность существует только как функция, царит всеобщее отчуждение, власть техники и государства.

При анализе темы, становится очевидно, что для российских мыслителей моральная точка отсчета была исходной при раскрытии всех философских проблем, будь это проблемы онтологии, гносеологии, социально - политических или любых других. Если для западноевропейской философии характерно отношение к этике как к своеобразной « надстройки » над онтологией, гносеологией, философией истории, как к выведению из этих отраслей философского знания, то русскими мыслителями этика положена в саму основание системы, они видят в ней некий фундамент своего философствования. Объяснить эту мысль можно характерным примером решения гносеологических проблем Бердяевым, Шестовим и многими другими. Эти философы ставили в прямую зависимость от моральных качеств человека, его возможности познать мир: мир открывается только морально целостной, духовной личности. Поэтому само понятие истины является для них не только гносеологической, но и этической категорией. В силу такой моралистической направленности русская философия и всегда тяготела к социальной проблематике, к моральной оценки своего отношения к на-рода.

Новое слово в русской философии перспективно прозвучало в начале XX века и заключалось в следующем: создание онтологической гносеологии, синтезированна из экзистенциального и религиозно-метафизического подходов. До этого философского сплава, и так необычного для того времени, считалось необходимым добавить такую Новейшую критику разума, который радикально отличался бы от кантовской критики, и обеспечивал внерациональним формам человеческого духа легитимный вход в онтологическую гносеологию. Позже эти тенденции именно в их единстве и синтезе стали прокладывать себе дорогу и в западноевропейскую философскую мысль.

Литература

1 История философии: учебник для ВУЗов / А. Н. Волкова, В. С. Горнев. – М. : Приор, 1997. – С. 79-82.

2 Лосский, Н. О. История русской философии. – М. : Вища школа, 1991. – 559 с.

3 Соловьев, В. С. Чтения о Богочеловечестве. – Издательство: АСТ, 2004. – Серия: Философия. Психология. – 251 с.

4 Бердяев, Н. А. Философия свободы. Смысл творчества / Н. А. Бердяев. – М. : Правда, 1989. – 608 с.

Неотомизм

Неотомизм представляет собой одно из самых влиятельных направлений западно-европейской философии XX века. Эта философия восходит в своих основах учению схоласта XIII века святого Фомы (Томаззо, Фомы) Аквинского (1225-1274) (от его имени и произошло название данного направления).

Необходимость возрождения религиозной философии в ХХ в. определял-ся рядом факторов, которые сторонники данного направления объясняли следующим образом. Во-первых, несостоятельность так называемой Новой философии, начиная с эпохи Возрождения, привело к непрерывной цепи отклонений и ошибок не только в духовной реальности Западного мира, но и получила отражение в форме кризиса всего социума. Итак, Мир лежит во зле - такая исходная позиция миропонимания неотомистов. Возникшие глобальные проблемы человечества как итог увеличения расстояния между людьми и Богом, как результат «отпадения от истинного источника бытия», и, если не решить эту проблему своевременно, все мироздание окажется под угрозой гибели. Представители неотомизма основной своей задачей видят преодоление хаоса современной жизни, обретение ясности и чистоты бытия с Богом и для Бога, возрождение утраченных духовных ценностей.

Во-вторых, развитие науки, прежде всего естествознания, которое приобрел стремительный темп за период Нового времени, согласно неотомизму, кроме положительных сторон имело еще и негативные. В частности, наука отводит современного человека от понимания значения нравственных и религиозных идеалов. Человек излишне уверовал в науку, в то время как согласно идей неотомизма, наука не в состоянии и не должна решать вопрос о конечных причинах бытия и смысла человеческого существования. Наука изучает вторичные причины и внешние (функциональные) связи явлений. Особое значение неотомизм придает понятию личности. Личность не может существовать вне свободы, самосознания, проявлений духовного творчества. Личность самоценна; все люди имеют одинаковую моральную ценность, независимо от их социального происхождения, положения в обществе, национальности, цвета кожи и т. п.

Начало неотомизма датируется появлением энциклики Папы Льва XIII «Aesterni Patres» («Вечные родители»), которая была опубликована в 1789 году. В ней философия св. Фомы провозглашалась единственной философской доктриной, соответствующей основам вероучения католической церкви. С этого времени изучение философии св. Фомы Аквинского был введен в качестве обязательного во всех католических учебных заведениях, а также распространялось и в некатолических университетах. С этого периода и начинается неотомизм - философское течение, которое пытается заново переосмыслить философское наследие св. Фомы, модернизировать его учение, приспособить к современности.

Главные центры неотомистской философии - римская Академия святого Фомы (основана в 1891 г.) и Лувенский университет в Бельгии, при котором в 1893 году был создан Высший институт философии. Позже возникли католические университеты в Париже, Милане, Мюнхене, Фрейбурге и ряде других европейских городов.

Наиболее значительные представители неотомизма: Же. Маритен, Е. Жильсон (Франция); Г. Грабман, К. Беймкер, И. де Фриз, И. Лотц, К. Райнер, Г. Фальк (Германия); Д. Мерсье, Д. Нос, Л. Ноэль, М. де Вульф (Бельгия); А. Джереми, Д. Капель (Италия) и др.

Так же, как и средневековый томизм, современный неотомизм не является единым и монолитным философским учением. Существует большое число школ и направлений внутри самого неотомизма, которые в большей или меньшей степени модернизируют, пересматривают учение Аквината, заимствуя при этом идеи других философских направлений таких, как феноменология, экзистенциальная философия, критический реализм и т.д.

Наиболее ортодоксальной (близкой к средневекового томизму) является Римская школа. Самый влиятельный направление внутри неотомизма - это так называемый «экзистенциональный» томизм, наиболее видными представителями которого являются Жак Маритен и Этьен Жильсон.

Разбивка страниц настоящей электронной статьи сделана по: «Русская религиозно-философская мысль XX века. Сборник статей под редакцией Н. П. Полторацкого. Питтсбург, 1975, США.

Н. Полторацкий

Н. А. БЕРДЯЕВ

Жизненный и философский путь

Николай Александрович Бердяев родился в Киеве 6 марта 1874 года. По отцу принадлежал к дворянскому роду киевских и харьковских помещиков, среди которых почти все были воен-ные. Бабка матери, урожденной княжны Кудашевой, была француженка, графиня де Шуазель. Рос Бердяев в условиях, по его словам, напоминающих атмосферу романов Достоев-ского. Учился в киевском кадетском корпусе, но жил не в нем, а дома, и корпуса не кончил. Был переведен в петербургский Пажеский корпус, но туда не поехал и стал самостоятельно готовиться к экзамену на аттестат зрелости. В 1894 г. поступил на естественный факультет Киевского университета, но через год перешел на юридический факультет. Рано порвал со своей социальной средой и за участие в социал-демократических сту-денческих беспорядках в 1898 г. был арестован и исключен из университета и в 1900 г. административно сослан в Вологод-скую губернию на три года, но два из них провел в Вологде, а один, благодаря заступничеству семьи, в Житомире.

Вернувшись в Киев, Бердяев погрузился в умственную жизнь этой первой русской столицы. Большое значение для его дальнейшей эволюции имело знакомство с молодым уче-ным экономистом С. Н. Булгаковым. Он познакомился также с дочерьми киевского юриста Трушева Лидией и Евгенией, женился в 1904 г. на Лидии, а в лице Евгении приобрел на всю жизнь верного друга и единомышленника. Осенью того же года переехал в Петербург, где русский культурный ренессанс был уже в расцвете и где Бердяев на время сблизился с Ме-режковскими.

Но в петербургской атмосфере тех лет для Бердяева было и много неприемлемого. В 1908 г. он переехал в Москву, где

190

Вскоре стал активным участником религиозно-философского общества имени Вл. Соловьева. В 1912 г. совершил поездку в Италию, главным образом Флоренцию. Именно тут оформились у Бердяева многие его основные идеи, связанные с философией творчества, которые он потом разрабатывал всю жизнь. Даль-нейший толчок, главным образом для его историософской и русской тематики, был дан мировой войной 1914 г., приведшей в России к февральской революции и октябрьскому перевороту 1917 г. Автор статей в «Проблемах идеализма» (1902) и «Вехи» (1909), Бердяев теперь принял участие в третьем знаменитом сборнике того периода — «Из глубины» (1918).

При большевиках Бердяев подвергался арестам и в 1922 г. был выслан в Германию в составе большой группы других идеологически чуждых советской власти русских мыслителей и ученых. После краткого пребывания в Берлине, в 1924 г. переехал во Францию, где прожил почти четверть века, только изредка выезжая для чтения лекций в другие страны. В 1947 г. Кембриджский университет присудил ему почетную степень доктора богословия. Вскоре после этого, 23 января 1948 г. Бер-дяев умер в Кламаре под Парижем, в доме, подаренном ему одной его английской поклонницей.

Для Бердяева писание было как бы физиологической потребностью. Печататься он начал в 1898 г., в 24-летнем возрасте. Осенью 1900 г. (формально в 1901 г.) вышла первая кни-га Бердяева, «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии», с огромной вступительной статьей Струве. После этого Бердяев опубликовал еще две дюжины книг и несколько десятков статей и рецензий.

Излагая систему своих взглядов для берлинского словаря философов, Бердяев разделил опубликованные им до середины тридцатых годов книги на две основных категории. Для ха-рактеристики своего философского миросозерцания он считал главными книгами «Смысл творчества», «Смысл истории», «Философия свободного духа», «О назначении человека» и «Я и мир объектов». Во вторую категорию Бердяев отнес произведения, которые считал основными для понимания его культурно-философских и социальных взглядов: «Новое средневе-ковье», «Христианство и классовая борьба», «Правда и ложь коммунизма» (статья в журнале «Путь») и «Судьба человека в современном мире».

Если бы Бердяев составлял этот список лет пятнадцать спустя, он мог бы указать еще «Дух и реальность», «О рабстве и свободе человека», «Опыт эсхатологической метафизики»,

191

«Царство Духа и царство Кесаря», «Экзистенциальная диалек-тика божественного и человеческого».

Любопытно, что в приведенном им списке Бердяев из того, что относится к русским темам, называет только две работы о марксизме-коммунизме и «Новое средневековье». Между тем русская тематика занимает очень видное место в литературно--идейном наследии Бердяева. Его Россику можно было бы в свою очередь разбить на две категории, в этом случае идеоло-гически малосогласуемые. К первой относятся книги, напи-санные до высылки из России: «Духовный кризис интелли-генции», «Судьба России» и «Философия неравенства». Ко второй — главным образом «Русская идея» и «Истоки и смысл русского коммунизма». Несколько особняком стоят книги о трех русских писателях-мыслителях: «Алексей Степанович Хомяков», «Миросозерцание Достоевского» и «Константин Леонтьев».

Наконец, исключительно ценной для понимания личности, жизненного и идейного пути и «окончательных» воззрений Бердяева является его философская автобиография «Само-познание», писавшаяся во время войны, но изданная посмерт-но, в 1949 году.

Помимо многочисленных книг и статей, важное место в биографии Бердяева занимает также лекционно-академическая и редакционно-издательская деятельность. Во время граждан-ской войны осуществилась его юношеская мечта: изгнанный в свое время из университета студент стал теперь преподава-телем философии в Московском университете. Впоследствии Бердяев преподавал также в Русском Научном институте в Берлине и в парижском Богословском институте. Еще при большевиках, осенью 1919 г. организовал в Москве Вольную академию духовной культуры, просуществовавшую в исключи-тельно тяжелых условиях до самой высылки ее лекторов в Германию в 1922 г. Вскоре после прибытия Бердяева в Берлин там, при Американском Христианском союзе молодых людей, была создана Религиозно-философская академия, работу ко-торой Бердяев перенес потом в Париж.

Редакторская деятельность Бердяева началась в период первой русской революции, когда он вместе с С. Булгаковым ре-дактировал журнал «Вопросы жизни». Прибыв после высылки из России в Берлин, начал редактировать там в 1923 г. журнал-альманах «София», имевший подзаголовок «Проблемы духов-ной культуры и религиозной философии». Переехав в Париж, стал с 1925 г. редактором «органа русской религиозной мысли»

192

— журнала «Путь». Предпринятый в качестве издания Рели-гиозно-философской академии, журнал просуществовал до самого вступления немецких войск в Париж в 1940 г. В Париже Бердяев был все время также редактором издательства ИМКА-Пресс.

Духовная и философская эволюция Бердяева была доволь-но сложной и исследователями его жизни и идей восприни-мается неодинаково. Ф. А. Степун считал Бердяева вообще однодумом, мучившимся всю жизнь только одной мыслью — о свободе. Но и он, по существу, признавал, что в идейной и духовной эволюции Бердяева было, по меньшей мере, три этапа: марксистский, идеалистический и христианский (см. «Бывшее и несбывшееся», Нью-Йорк, 1956, т. I, стр. 257-258).

Прот. В. В. Зеньковский, подходя к своей задаче с иными критериями, выделяет в философской эволюции Бердяева че-тыре периода: этический, религиозно-мистический, историософ-ский и персоналистический. При этом о. Василий пишет, что «эти периоды не столько отмечают (хронологически) разные ступени в философском развитии Бердяева, сколько выражают разные аспекты его философии. Каждый период можно харак-теризовать по тому акценту , который его отмечает, но это вовсе не исключает наличности в данном периоде построений и идей, которых акцент придется уже на другой период» («История русской философии», Париж, 1950, т. II , стр. 302-303).

В моей книге «Бердяев и Россия» я предлагаю несколько иное деление, хронологически не совпадающее с периодиза-цией о. Зеньковского, но тоже четырехступенчатое: периоды социологический или психологический, исторический или кос-мический, этический или персоналистический и эсхатологически-анархический. Но, конечно, и при таком делении, связан-ном к тому же с более специальной задачей книги, следует признать, что речь идет не столько о хронологии, сколько об идейных и духовных установках, доминирующих в тот или иной период.

На своем долгом жизненном и философском пути Бердяев испытал много весьма различных и, казалось бы, несогласуемых влияний. Нередко это бывало просто идейное или духов-ное родство. Подводя в шестьдесят с лишним лет итоги, Бер-дяев наиболее близкими себе мыслителями считал Гераклита, Оригена и св. Григория Нисского, Я. Бёме, частично Канта, Бергсона, Джентиле, М. Шелера и Ясперса. Рядом с Бёме по значению он ставил Достоевского, Толстого и Ницше, а в обла-

193

Сти социальной философии выделял имена Маркса, Карлейля, Ибсена и Л. Блуа.

Миросозерцание Бердяева

В архиве Бердяева есть две рукописи, в которых он излагает в сжатой форме систему своих взглядов. Первая из них — бо-лее пространная, на 40 страницах — была написана в Москве, озаглавлена «Мое миросозерцание» и датирована 30 марта 1922 года. Вторая — парижская машинописная копия на 11 страницах — носит заглавие «Философское миросозерцание Н. А. Бердяева (Автоизложение)» и была подготовлена для немецкого словаря философов издания 1937 года. Этот второй текст замечателен не только по концентрированности мысли, но и по стройности изложения, Бердяеву вообще не слишком свойственной, — и, как более поздний, точнее передает взгля-ды «последнего» Бердяева, а потому может служить лучшей основой для изложения окончательного миросозерцания Бер-дяева. 1

Главные задачи философии Бердяев связывает с тем, что философия есть учение о духе, т. е. прежде всего о человече-ском существовании, в котором и раскрывается смысл бытия. Философия основана на духовном опыте, она субъективна, а не объективна. В объекте внутреннее существование закры-вается, а в субъекте открывается. Поэтому философия антропологична и антропоцентрична. Она экзистенциальна, ибо эк-зистенциален сам субъект, в котором раскрывается бытие.

Говоря о познании , нельзя противополагать его бытию, оно имманентно бытию, оно есть событие внутри бытия. Чтобы со-хранить бытие и в познающем субъекте и в познаваемом объек-те, понятие объекта надо заменить понятием объективации. Есть разные ступени познания и соответствующие им ступени объективации. Чем более объективировано познание, чем боль-ше его логическая общеобязательность, имеющая социальную природу, тем ниже ступень духовной общности людей. Истин-ность и реальность совсем не тождественны с объективностью. Объективированное познание, соответствующее падшести мира, т. е. его внутренней разорванности и разобщенности, имеет де-ло с общим, а не с индивидуальным. Невозможна объективиро-ванная метафизика, основанная на системе понятий. Будучи философией человеческого существования, метафизика неизбежно «субъективна», а не «объективна». Она упирается в символ и миф.

194

В своей антропологии Бердяев исходит из того, что человек есть одновременно микрокосм и микротеос. Человек двойствен, он отражает в себе высший и низший миры, которые в нем пересекаются. Человек есть природное ограниченное существо, но он есть также образ и подобие Бога — т. е. личность, кото-рую нужно отличать от индивидуума. «Личность есть категория духовно-религиозная, индивидуум же есть категория натуралистически-биологическая» (4). Как индивидуум человек есть часть природы и общества, как личность он есть всегда целое, а не часть, он соотносителен обществу, природе и Богу. «Ду-ховное начало в человеке не зависит от природы и общества и не детерминировано ими» (4). Присущая человеку свобода есть свобода несотворенная, примордиальная, не детерминирован-ная ни сверху, ни снизу. Это объясняет и происхождение зла в мире, и возможность творчества и новизны в мире.

Проблема творчества — центральная для Бердяева. Он считает, что смысл и цель человеческой жизни не исчерпы-ваются спасением: человек призван к творчеству, к продолже-нию миротворения. Творчество — переход из небытия в бытие — есть творчество из ничего, творчество из свободы. Однако, в отличие от Бога, человек для своего творчества нуждается в материале. Трагедия творчества состоит в несоответствии творческого замысла, начального взлёта — и творческого осу-ществления, спада в продуктах творчества. «Вместо нового бытия создаются книга, статуи, картины, социальные инсти-туты, машины, культурные ценности» (5). И все же, в про-тивоположность эволюции, означающей детерминизм, творче-ство есть свобода. В нем мир, который не завершен, продол-жает твориться.

Философия религии Бердяева покоится на двучленности Откровения. Откровение дает Бог, но принимает его человек. Человек связан законами окружающего его чувственного мира и в то же время свободен в своем принятии или отрицании Бога. Откровение не заключает в себе никакой философии, но тео-логия всегда зависит от философских категорий прошлого и современности. Благодаря творческой изменяемости субъекта, модернизм становится вечным явлением. Модернизмом счита-лись в свое время также и патристика и схоластика. Вообще говоря, религиозная истина, которая антилогична для разума, не может быть выражена в рациональных понятиях. Религиоз-ное познание символично, и догматы — это символы. «Но это символизм реалистический, отображающий бытие, а не идеа-листический, отображающий лишь состояние человека» (6).

195

За мифом, завершающим метафизику, скрыта подлинная ре-альность. Мир невидимых вещей не насилует людей, и религия есть двустороннее отношение Бога и человека в духе свободы. Не только Бог рождается в человеке, но и человек рождается в Боге. Ответ, которого Бог ждет от человека, должен быть свободным и творческим. Христианская философия должна быть философией богочеловеческой, христологической.

Философия истории предполагает, что история имеет смысл, а потому ведет свое начало не от греческой философии, а от юдаизма и христианства. Но христианство в этом отношении двойственно. Оно исторично, ибо есть откровение Бога в исто-рии. И в то же время христианское откровение не может в истории вмещаться, пока происходит суд над историей. Для философии истории большое значение имеет проблема време-ни. Необходима победа над смертоносным потоком падшего времени, разорванного на прошлое, настоящее и будущее. Од-нако вечность «не есть бесконечное время, измеряемое числами, а качество, преодолевающее время» (7). Невозможно принять идею бесконечного прогресса во времени, при котором каждый человек и каждое поколение рассматриваются как средство для последующего; это означало бы признание бессмысленности истории. Смысл истории требует признания конца истории, эсхатологии. Пока же история длится, в ней неизбежна пре-рывность — кризисы и революции, которые свидетельствуют о неудаче всех исторических замыслов и осуществлений.

Философия культуры должна признать правду гуманизма, который освободил творческие силы человека, прежде во мно-гом связанные в теократических обществах, основанных на сакрализации. Но начатый гуманизмом процесс секуляризации культуры зашел слишком далеко. В нем образ человека-творца, который есть образ Бога, стал разлагаться, началось само- обоготворение человека и отрицание Бога. Гуманизм перешел в анти-гуманизм. Происходит кризис гуманизма, который есть «движение к началам сверхчеловеческим, или к Христу или к анти-Христу» (8). Кризис гуманизма связан также с вторже-нием масс, понижающих качество культуры, и с властью тех-ники, разрушающей целостность человеческого существа и превращающей его в функцию. Тема культуры, за которой скрыта тема отношения человека к Богу и миру, требует те-перь нового, духовного решения.

Социальная философия Бердяева определяется его пони-манием основной проблемы отношений личности и общества. Для социологии личность есть лишь часть общества. Для эк-

196

Зистенциальной философии, наоборот, общество есть часть лич-ности, ее социальная сторона. Право и свобода человека, огра-ничивающие власть государства и общества, основаны на том, что человек принадлежит одновременно Царству Божьему и царству Кесаря. Общество не есть организм; оно есть объекти-вация человеческих отношений, и его реальность определяется реальностью человеческого общения. В обществе «я» может не встретиться с «ты» и не стать «мы». В высшем типе об-щества аристократический, качественный принцип личности и демократический, социалистический принцип справедливости и братского сотрудничества людей должны быть объединены в неком синтезе. Бердяев определяет такой принцип общества как персоналистический социализм. Однако в наши дни, с вторжением масс и, особенно, развитием техники, органический ритм жизни нарушается, и человечество из теллургического периода переходит в новый, космологический период. «Человек живет уже не среди тел неорганических и органических, а сре-ди тел организованных» (10). А это значит, что социальное переустройство может быть достигнуто лишь в результате ду-ховного возрождения.

Этика Бердяева персоналистична. Нравственные суждения и акты всегда индивидуальны, они не могут определяться кол-лективно, социально. Различение между добром и злом есть последствие грехопадения. Существует три основных типа эти-ческих учений: этика закона, этика искупления и этика твор-чества. Этика закона есть нормативная этика социальной обы-денности и отвлеченного добра, при ней человек для субботы. Этика искупления есть благодатная этика любви, при ней суб-бота для человека. Этика творчества исходит из того, что нравственный акт есть не выполнение закона, нормы, а твор-ческая новизна, нечто единичное и неповторимое. «Творческий акт имеет нравственное значение и нравственный акт есть творческий акт» (10). Нравственное значение, таким образом, имеет всякое творчество — не только нравственное в более узком смысле слова. Этика не только персоналистична, но и эсхатологична, она связана с проблемой смерти и бессмертия, ада и рая. «Ад находится в субъективном, а не в объективном, и он остается во времени, в бесконечном времени, не переходит в вечность. Онтология вечного ада невозможна. Ад создан «добрыми» для «злых» и потому они оказываются злыми. Цар-ство Божие по ту сторону нашего, здешнего «добра» и «зла» и мышление о нем всегда может быть лишь апофатическим» (11).

197

На этом кончается автоизложение миросозерцания Бердяе-ва. Считая, видимо, что в немецком словаре философов не место говорить о России и русском народе, Бердяев обходит эту сторону своего миросозерцания полным молчанием. К сожале-нию, ограниченный местом, я и сам не могу заняться здесь рассмотрением этого вопроса и вынужден поэтому отослать интересующегося читателя к своей книге «Бердяев и Россия (Философия истории России у H . A . Бердяева)» (Нью-Йорк, 1967). Кое-что на эту тему будет, однако, сказано дальше, в приводимых мною критических замечаниях Г. П. Федотова.

Бердяев в оценке русских мыслителей

О Бердяеве написано уже три десятка книг и огромное ко-личество статей на разных языках мира. 2 Говорить о них тут нет никакой возможности. Но хочу хотя бы коротко остановиться на том, как Бердяева воспринимали и оценивали его совре-менники русские религиозные мыслители. Приведу суждения шести мыслителей — трех церковных: Иеромонаха Констан-тина (Зайцева), прот. Г. Флоровского и прот. В. Зеньковского, и трех светских — Льва Шестова, Н. О. Лосского и Г. П. Фе-дотова.

В статье «Два исповедания веры» («Православный путь», Джорданвилл, Нью-Йорк, 1950, стр. 136-150), являющейся от-кликом на «Самопознание» Бердяева и «Автобиографические заметки» прот. С. Булгакова, Иеромонах Константин (ныне Архимандрит, в миру проф. Кирилл Иосифович Зайцев) дает очень суровую характеристику Бердяева и его взглядов. Н. А. Бердяев и о. Сергий Булгаков представляются ему двумя ка-риатидами, на которых покоится своими сводами все здание русского православного модернизма. «Различные во всем, они в одном объединяются: в эгоцентризме, увлекающем их на путь демонической гордыни» (136). Бердяев распознал умом ничто-жество материализма и позитивизма и, казалось бы, пришел к Богу, — но не обрел «ни предмета возвышающей Любви, ни источника спасительного Страха. Отсюда соблазнительно- скользкая переливчатость, отсюда всеохватывающая беспред-метность его писаний, которые касаются религиозной пробле-матики» (137). Автор статьи выделяет в «душевном хозяйстве» и «умовреждении» Бердяева три имени — Я. Бёме, М. Штирнера и Н. Федорова, — являющихся одновременно и вехами пути и символами обретенного и свидетельствующих об окон-чательном отклонении Бердяева от православной и общехри-

198

Стианской догмы. «Торжествующая песнь первородного греха, духовно принятого, в мечте реализуемого, вот что являет со-бою литературное наследие Н. А. Бердяева, им самим приве-денное к единству ретроспективной психограммы или, как он сам называет, «философской автобиографии»» (143). В отличие от о. Сергия Булгакова, Бердяев так никогда и «не входил в сферу православия» (148).

По существу, весьма суров в оценке религиозно-философской позиции Бердяева и прот. Георгий Флоровский. Свое ис-следование «Пути русского богословия» (Париж, 1937) он доводит, правда, только до революции 1917 г., но, как известно, основные религиозно-философские идеи Бердяева к тому вре-мени уже оформились. Прот. Флоровский считает, что Бердяев слишком тесно связан с западничеством, с немецким романтиз-мом, идеализмом и мистицизмом. «Так характерно, что H . A . Бердяев всего больше питается именно от этих немецких мис-тических и философских истоков, так и не может разомкнуть этого рокового немецкого круга» (492). Особенно наглядно эта зависимость сказывается в главной философской книге Бердяева, опубликованной накануне революции, «Смысл творчества Опыт оправдания человека». В этой книге, пишет о. Георгий, Бердяев «снова отступает из «исторического христиан-ства», в эзотеризм спекулятивной мистики, к Я. Бёме и Парацельсу, воинственно отталкивается от святоотеческого преда-ния. «Ныне омертвела святоотеческая эстетика, она стала труп-ным ядом для нового человека, для новых времен» [слова Бердяева. НП.]. Бердяев весь в видениях немецкой мистики, и она для него загораживает опыт Великой Церкви. Это одно из самых характерных искушений русской религиозной мысли, новая фаза утопического соблазна...» (492).

Очень основательно разобрал — и не одобрил — умствен-ную и духовную эволюцию Бердяева, его этику, философию религии, философию истории и метафизику прот. В. В. Зеньковский в своей двухтомной «Истории русской философии» (Париж, ИМКА-Пресс, т. II, стр. 298-318). Характеризуя эво-люцию религиозных воззрений Бердяева, прот. Зеньковский приходит к выводу, что Бердяев «движется к возвышению че-ловека и к ослаблению реальности Бога» (313). Религиозный романтизм Бердяева и его учение о неизбежности объектива-ции кладут «роковую печать религиозного имманентизма на весь религиозный мир Бердяева» (314).

199

В заключительной части своего очерка прот. Зеньковский так определяет место и значение Бердяева в истории русской религиозной мысли:

«Самое глубокое в нем было связано с его этическими ис-каниями, с его публицистическими темами; (...) этим одним собственно и ограничивается его вклад в диалектику русской мысли . Отдельных мыслей, очень важных и глубоких, высказал не мало Бердяев по вопросам гносеологии, метафизики, антропологии, историософии, но все это остается membra disjecta . (...)

Бердяева на Западе часто считают представителем «православной философии». В такой форме характеристика Бердяева совершенно неверна, но, конечно, Бердяев глубоко связан с Православием, со всей его духовной установкой. К сожалению, однако, Бердяеву по существу остался чужд богатейший мир святоотеческой мысли, — хотя Бердяев одно время и интере-совался им. Но, впитав в себя отдельные черты Православия, Бердяев не находил для себя нужным считаться с традицией Церкви... Дух свободы, который его одушевлял, толкал его к анархизму в идейной сфере; моральный пафос, искренний и глубокий, вырождался в «этику творчества», равнодушную к реальной действительности, персонализм постепенно превра-щался в солипсизм... Думаю, что причина этого самообеспложения мысли Бердяева лежала больше всего в его романтизме , в его постоянной готовности отбрасывать действительность (ко-торую он считает «невыносимой обыденщиной»). (...) Бесспор-ное философское дарование его не было внутренно свободно, оно было в плену разнообразных его «страстей» и «иррациональ-ных движений». Этот суровый приговор, — заканчивает свой очерк о. Василий — не лишает ценности отдельные мысли, яр-кие bons mots , не устраняет той искренней и подлинной мораль-ной взволнованности, которая пронизывает писания Бердяева, но это, конечно, слишком мало для философа...» (317-318).

Переходя к светским религиозным мыслителям, отметим прежде всего статью Л. Шестова «Николай Бердяев (Гнозис и экзистенциальная философия)», появившуюся в 1938 г. в жур-нале «Современные записки» (№ 67, стр. 196-229). Написанная по поводу двух новейших книг Бердяева, «Я и мир объектов» и «Дух и Реальность», она в то же время дает общую оценку религиозно-философской позиции Бердяева и его основопо-ложного учения о свободе и об отношении веры и знания.

Шестов замечает, что раньше Бердяев воспринимал хри-стианство как теоцентрическое или христоцентрическое, теперь

200

— как пневмацентрическое. И хотя Бердяев не отказывается от идей богочеловечества, ударение все же переносится с Бога на человека и «по мере того, как растет и обогащается неза-висимым содержанием человек, умаляется и беднеет Бог. До такой степени беднеет, что формула сама начинает терять ус-тойчивость и грозит опрокинуться: богочеловечество готово превратиться в человекобожество» (198). Поскольку, согласно Бердяеву и Бёме, но вопреки книгам Св. Писания, свобода, лежащая в основе выбора между добром и злом, создана не Богом, и Бог бессилен справиться с тем, что создано не Им, ожидать преодоления господствующего в мире зла надо не от Бога, а от человека. Оправдывая Бога, приходится доказывать, что мир хорош даже и при бессильном Боге (208). «Все раз-мышления Бердяева о «смысле страданий» не выходят и не мо-гут выйти за пределы той свободы, которую знали и пропове-довали уже древние мудрецы» (209-210), т. е. свободы, которая покоряется необходимости.

Хотя Бердяев, усвоив себе киркегардовский термин, назвал свою философию экзистенциальной, он, как и Кант, остается на почве гнозиса, познания, довлеющего себе, эмансипировав-шегося от Бога. Экзистенциальная же философия «ждет ответа не от нашего разумения, не от видения — а от Бога. От Бога, для которого нет ничего невозможного...» (212). «Начало премудрости есть страх Божий, а не страх пред Ничто. Свобода же приходит к человеку не от знания, а от веры, полагающей конец всем нашим страхам» (229). Этими словами кончается статья Шестова о философии Бердяева, с точки зрения Ше-стова — гностической, а не экзистенциальной.

В своей книге « History of Russian Philosophy » H . О. Лос-ский посвящает Бердяеву отдельную главу (New York , 1951; Chapter 16, pp . 233-250). После кратких биографических и библиографических сведений Лосский излагает взгляды Бер-дяева на дух и природу, Бога, свободу, личность, объектива-цию, этику, теософию, философию истории, революцию, со-циализм и Россию и заканчивает оценкой Бердяева и его фи-лософского наследия.

Лосский находит немало положительных черт в этическом учении Бердяева и в его персонализме, но расходится с ним в вопросах гносеологических (249) и категорически отвергает как не-христианское учение Бердяева об Ungrund » e в качестве исходного начала, из которого рождается, с одной стороны, Бог, а с другой — воля космических единиц (248). Бердяев ошибается, пишет Лосский, думая что его Ungrund тождестве-

201

Нен с Божественным Ничто Дионисия Ареопагита. Ни мисти-ческий опыт, ни интеллектуальная интуиция не подтверждают существования какого-либо «ничто», независимого от Бога и использованного Им для творения мира. Воля сотворенных су-ществ есть также Его творение. Создав в нас свободную волю, Бог никогда не насилует ее, ибо свобода есть необходимое ус-ловие достижения личностью совершенного добра, но в то же время, конечно, есть предусловие и зла. Свобода воли вполне согласуется с Божественным всеведением, ибо Бог существо сверх-временное.

После смерти Бердяева в «Новом журнале» (кн. 19, 1948 г., стр. 266-278) появилась статья Г. Федотова «Н. А. Бердяев-мыслитель». Изложив взгляды Бердяева на зло, Бога, лич-ность, дух, свободу, творчество, историю и некоторые общест-венно-политические вопросы, Федотов высказывает ряд кри-тических замечаний. Они касаются не религиозных и общефи-лософских основ миросозерцания Бердяева, а главным обра-зом его социальных, политических и историософских взглядов и в этом отношении существенно дополняют приведенные выше суждения других русских мыслителей.

Говоря о социализме Бердяева, оставшемся у него на всю жизнь, Федотов считает, что отношение к Марксу как к гума-нисту, укрепившееся в результате опубликования ранних, до-марксистских сочинений Маркса, заставляло Бердяева «забы-вать подчас, как много Маркс сам содействовал обезличению и механизации пролетариата и рабочего движения» (272). Боль-шую роль в социалистическом комплексе Бердяева играет его ненависть к психологическому типу буржуа, в которой было много от дворянского презрения к купчишке. Бердяев был, ис-торически говоря, еще менее справедлив к буржуазии, чем Маркс.

В отличие от весьма прочных социалистических симпатий Бердяева, его политические взгляды были текучи и неустой-чивы. С течением времени Бердяев стал относиться к демокра-тии все более и более критически. В этом отталкивании от де-мократии Федотов видит известные законные мотивы, но он отвергает тот, по его мнению, софизм, который заключен в аргументации Бердяева, считавшего демократию явлением чисто формальным, т. е. фиктивным.

Политическими грехами Бердяева Федотов считает также отношение к фашизму и коммунизму. Бердяев приближался к фашизму, отдавая предпочтение корпоративной системе, и к коммунизму — отказываясь от экономической свободы. «Так

202

Бердяев, который из всех социальных форм более всего нена-видел государство, отступает перед ним почти по всему фронту — из ненависти к духовному типу буржуа» (275) и, сам того не замечая, «создает остров свободы для мыслителей и поэтов в океане всеобщего рабства» (274).

Говоря об историософии, Федотов особо останавливается на эсхатологизме Бердяева. Он считает, что в книге Бердяева «Русская идея» подбор типических русских мыслителей по признаку эсхатологизма «страдает некоторой искусственностью. Ни Пушкин, ни почвенники, преемники московской традиции, не вошли в линию «Русской идеи». Поднятый русской револю-цией, задолго до ее взрыва, вихрь разрушительных и эсхатоло-гических идей объявляется выразителем смысла всей тысяче-летней истории России. Но этот выбор русской магистрали по-казателен для самого Бердяева. (...) Подобно многим людям своего поколения, он переключил в христианскую эсхатологию революционные настроения эпохи» (276). Эсхатологическую философию истории Бердяева ожидало во время последней войны, однако, еще одно, последнее искушение. «Монизм, от которого бежал Бердяев-философ, подстерегал его в истории. Не желая покоряться ни законам природы, ни авторитетам человеческим и даже Божественным, Бердяев склонил свою гордую голову перед историей, в одной из ее самых страшных и отвратительных фаз: перед коммунистической революцией» (278).

* * *

Уже из приведенных здесь взглядов шести современных русских религиозных мыслителей, — а ими, конечно, не ис-черпывается список даже одних только русских авторов писав-ших о Бердяеве, не говоря уже о не-русских, — ясно, что фи-лософское наследие Бердяева может восприниматься очень различно, в зависимости от того, с каких религиозных, церков-ных, общефилософских, идеологических и политических по-зиций оно рассматривается. И это тем более, что Бердяев ни-когда не был отвлеченным академическим мыслителем. Боец темпераментный, переменчивый и противоречивый, — эту свою противоречивость он и сам отмечал и не видел в ней никакого недостатка, — Бердяев возбуждал в людях чувства и мысли противоположные — не только согласие и преклонение, но и осуждение и противодействие. И это нередко в одном и том же человеке, даже поклоннике Бердяева. Тот же Ф. А. Степун, в известной мере любовавшийся Бердяевым (см. его «Бывшее и

203

Несбывшееся»), неоднократно вступал с ним в острую поле-мику и находил у него и « отсутствие логической совести», и «двойную итальянскую бухгалтерию» в вопросах этических, и «недопустимую подчас запальчивость» в борьбе против духо-венства за свободу профетически-философского духа, и «бердяевщину», и ряд других философских и политических недо-статков.

В самом деле, этот рыцарь свободы был одновременно и пленником свободы, в христианстве которого было также бёмеанство, ницшеанство, фейербахианство и штирнерианство. В этом мастере диалектического синтезирования была также какая-то неистребимая страсть к неорганическому всесмесительству.

И тем не менее на долю Бердяева вполне заслуженно вы-пала огромная известность — и притом всемирная. 3 Может быть главное объяснение прошлого, нынешнего и вероятного будущего успеха Бердяева заключается в его темпераментной сосредоточенности на двух основных проблемах и силах со-временности, христианстве и марксизме и их взаимоотноше-ниях. Сам бывший марксист, столько сделавший для критики марксизма, но навсегда сохранивший кое-что от духа и учения Маркса, Бердяев в особенности много может дать тем, кто начал сомневаться в правоте марксизма-коммунизма или отошел от него и находится на полпути к какому-то иному миросозер-цанию. Но и для многих из тех, кто уже обрел свое собственное отношение к Богу, человеку и окружающему человека миру, Бердяев и его книги останутся одним из самых ярких и впе-чатляющих явлений русской религиозно-философской мысли XX века.

ПРИМЕЧАНИЯ

1) Я пользуюсь тут русской машинописной копией (в архиве Бердяева было несколько экземпляров), подаренной мне покойной свояченицей Бердяева Е. Ю. Рапп (урожд. Трушевой) в 1950 г., когда я работал в Париже над своей докторской диссертацией а Бердяеве. Цифры, при-водимые после цитат в скобках, относятся к соответствующим страни-цам машинописного текста. В целях экономии места я придерживаюсь этой системы и в других местах своей статьи.

2) См . «Bibliographie des Etudes sur Berdiaev», — «Bulletin de l»Associa-tion Nicolas Berdiaev» № 4, Paris, Mars 1975, pp. 49-60 («I. Livres sur Berdiaev», 49-50; «II. Articles dans les revues et les journaux », 51-60). В № 1 (апрель 1953 г., стр. 11-15) приведен список книг Бердяева, а в № 2-3 (1954-1957, стр. 17-28 и 28-32) — список статей Бердяева, опубли-кованных им в России в 1898-1922 гг., и содержание сборников статей Бердяева, вышедших в 1907-1918 гг.

3) Об интересе к Бердяеву во Франции и Италии см. печатаемые в настоящем сборнике статьи Жан-Клода Маркадэ и Адольфо Аснаги.

204

Страница сгенерирована за 0.03 секунд!

Первоосновой мира Бердяев считает не бытие, а свободу. Из этой свободы Бог и создает человека – свободное существо. Свобода, будучи иррациональной по своей природе, может поэтому вести как к добру, так и к злу. Согласно Бердяеву, зло – это свобода, которая оборачивается против самой себя, это порабощение человека идолами искусства, науки и религии. Они порождают отношения рабства и подчинения, из которых возникла человеческая история.

Николай Александрович Бердяев (1874-1948)

Бердяев восставал против концепций рационализма , детерминизма и телеологии , которые разрушают царство свободы. Проблема человеческого существования состоит в его освобождении. Эта идея Бердяева легла в основу «философии личности», которая повлияла на течение персонализма и, в частности, на Эммануэля Мунье, а также на уругвайского иезуита Хуана Луиса Сегундо, теолога освобождения.

Человек определяется прежде всего своей личностью. Бердяев противопоставляет понятие личности – категорию этическую и духовную – индивидууму , категории социологической и природной. Личность относится не к сфере природы, а к миру свободы. В отличие от индивидуума (части космоса и общества), личность не принадлежит вообще ни к какой целостности. Она выступает против ложных целостностей: природного мира, общества, государства, нации, церкви и т. д. Эти ложные целостности являются основными источниками объективации, которые отчуждают свободу человека в своих созданиях – и он кончает их обоготворением, подчинением их тирании.

Средством для освобождения от всех форм отчуждающей объективации, Бердяев считает творческий акт. Его суть – борьба против внешних ограничений, познание, любовь – освободительные силы, восстающие против окостенения, холода и всего антигуманного.

Обращаясь к христианскому мессианизму (напоминавшему учение Иоахима Флорского), живший в эпоху утверждения тоталитарных режимов Бердяев одним из первых осудил мессианизмы «избранной расы» и «избранного класса».

Ратуя против всех форм социального, политического и религиозного угнетения, против обезличивания и дегуманизация, труды Бердяева действовали как вакцина против всех форм кровавых утопий прошлого и будущего. В отличие от создателей этих утопий, Бердяев подчеркивал реальные потребности и реальное назначение человека. Человек есть создание сверхприродной свободы, которое вышло из божественной тайны и окончит историю провозглашением Царства Божьего. Личность должна подготовить это Царство в свободе и любви.

В общих чертах мысль Бердяева лежит в традиции русского мессианизма – очищенного и прояснённого радикальной критикой противостоящих ему сил.

Николай Бердяев в 1912

Бердяев – цитаты

Свобода в глубоком своем смысле не есть право, а есть долг, не то, что требует человек, а то, что требуется от человека, чтобы он стал вполне человеком. Свобода совсем не означает легкую жизнь, свобода есть трудная жизнь, требующая героических усилий. (Бердяев. «О двусмысленности свободы»)

Наиболее неприемлемо для меня чувство Бога как силы, как всемогущества и власти. Бог никакой власти не имеет. Он имеет меньше власти, чем полицейский. (Бердяев. «Самопознание»)

Аристократическая идея требует реального господства лучших, демократия – формального господства всех. Аристократия, как управление и господство лучших, как требование качественного подбора, остается на веки веков высшим принципом общественной жизни, единственной достойной человека утопией. И все ваши демократические крики, которыми вы оглашаете площади и базары, не вытравят из благородного человеческого сердца мечты о господстве и управлении лучших, избранных, не заглушат этого из глубины идущего призыва, чтобы лучшие и избранные явились, чтобы аристократия вступила в свои вечные права. (Бердяев. «Философия неравенства»)

Всякий жизненный строй - иерархичен и имеет свою аристократию, не иерархична лишь куча мусора и лишь в ней не выделяются никакие аристократические качества. Если нарушена истинная иерархия и истреблена истинная аристократия, то являются ложные иерархии и образуется ложная аристократия. Кучка мошенников и убийц из отбросов общества может образовать новую лжеаристократию и представить иерархическое начало в строе общества. (Бердяев. «Философия неравенства»)

Аристократия сотворена Богом и от Бога получила свои качества. Свержение исторической аристократии ведет к установлению другой аристократии. Аристократией претендует быть буржуазия, представители капитала, и пролетариат, представители труда. Аристократические претензии пролетариата даже превосходят претензии всех других классов. (Бердяев. «Философия неравенства»)

Вы берете всё, что есть самого худшего у рабочих, у крестьян, у интеллигентной богемы, и из этого худшего хотите создать грядущую жизнь. Вы взываете к мстительным инстинктам человеческой природы. Из злого рождается ваше добро, из темного загорается ваш свет. Ваш Маркс учил, что в зле и от зла должно родиться новое общество, и восстание самых темных и уродливых человеческих чувств считал путем к нему. Душевный тип пролетария противопоставил он душевному типу аристократа. Пролетарий и есть тот, который не хочет знать своего происхождения и не почитает своих предков, для которого не существует рода и родины. Пролетарское сознание возводит обиду, зависть и месть в добродетели нового грядущего человека. (Бердяев. «Философия неравенства»)

Демократия безразлична к направлению и содержанию народной воли и не имеет в себе никаких критериев для определения истинности или ложности направления, в котором изъявляется народная воля… Народовластие - беспредметно… Демократия остается равнодушной к добру и злу. (Бердяев. «Новое средневековье»)

Достоинство человека предполагает существование Бога. В этом сущность всей жизненной диалектики гуманизма. Человек есть личность только в том случае, если он есть свободный дух, отображающий Высшее Бытие философски. Эта точка зрения должна быть названа персонализмом. Этот персонализм ни в коем случае не должно смешивать с индивидуализмом, который губит европейского человека. (Бердяев. «Пути гуманизма»)

Чтобы человек был подлинной реальностью, а не случайной комбинацией элементов низшей природы, нужно, чтобы были реальности высшие, чем человек (Бердяев. «Ложь гуманизма»).

Природный мир, «мир сей» и его массивная среда, совсем не тождествен с тем, что называют космосом и космической жизнью, наполненной существами. «Мир» есть порабощенность, закованность существ, не только людей, но и животных, растений, даже минералов, звезд. Вот этот «мир» должен быть разрушен личностью, освобожден от своего порабощенного и порабощающего состояния. (Бердяев. «О рабстве и свободе человека»)

Я бы хотел в вечной жизни быть с животными, особенно с любимыми. (Бердяев. «Самопознание»)

Бердяев Николай Александрович (1874 - 1948) – философ и публицист, после Соловьева – самая крупная величина в русской философии. Он учился в Киевском университете на юридическом факультете, но не окончил университета, ибо в 1889 году был арестован за участие в социал-демократическом движении. В своих первых литературных работах он стремился сочетать марксизм с неокантианством, но вскоре отказался от этих теорий, заинтересовался философией В.Соловьева и приступил затем к самостоятельной разработке христианского мировоззрения.

Преподавал философию в Московском университете. В 1922 году Советское правительство арестовало свыше сотни писателей по обвинению их в расхождении с советской идеологией и выслало за границу. В этой группе среди философов оказались Бердяев, Булгаков, Ильин, Франк, Лосский и др. После краткого пребывания в Берлине в 1924 году Бердяев переезжает во Францию, работает профессором Русской религиозно-философской академии в Париже, редактирует журнал “Путь”. Бердяев написал огромное количество книг и статей, большинство из которых переведено на многие языки: “Духовный кризис интеллигенции ”, “Философия свободы ”, “Смысл творчества ”, “Смысл истории ”, “Философия неравенства ”, “Русская идея ” и т.д.

Анализируя философские взгляды Н.Бердяева В.Зеньковский разделяет все его творчество на 4 периода, но эти периоды выражают не столько разные ступени в его философском развитии, сколько разные аспекты его философии. Первый период выдвигает на первый план этическую тему, хотя моралистом Бердяев был до конца жизни. Второй период отмечен религиозно-мифологическим переломом в его творчестве. Третий период определялся акцентом на исторической проблеме , включая и характерный для последних лет Бердяева вкус к эсхатологии (религиозное учение о конечных судьбах мира и человека). Наконец, четвертый период связан с его персоналистическими идеями.

В основе философского мировоззрения Бердяева лежит различие мира призрачного (это эмпирические условия жизни, где царствует разъединенность, разорванность, вражда) и мира подлинного (идеальное бытие, где царствует любовь и свобода). Человек, его тело и дух находятся в плену у “мира” призрачного бытия – это следствие грехопадения человека, описанного в библии. Задача же человека состоит в том, чтобы освободить свой дух из этого плена, “выйти из рабства в свободу, из вражды “мира” в космическую любовь”. Это возможно благодаря творчеству, способностью к которому одарен человек, поскольку природа человека есть образ и подобие Бога-творца. Свобода и творчество неразрывно связаны.

Бердяев называл человека “экзистенциальным центром” мира, наделенным “страшной и последней” свободой. Однако свобода не выводима из бытия – не только природного, но и божественного; свобода существует до бытия, она “встроена в ничто, в небытие”, из которого Бог сотворил мир. Это “ничто” не есть пустота; это первичный принцип, предшествующий Богу и миру. Данную концепцию Бердяев заимствовал от Якова Беме , немецкого философа-мистика, который обозначал этот первичный принцип термином Ungrund (лишенный основания, первичный хаос).

(Бердяев считает, что “трудно примирить существование вольного и всеблагого Бога со злом и страданием мира”. Таким образом он приходит “к неизбежности допустить существование несотворимой свободы”.

Философия свободы есть философии богочеловечества. Идея богочеловечества, характерная для русской философской мысли, восходит к христианскому учению о единстве божественной и человеческой природы Иисуса Христа. У Вл.Соловьева она выражалась в идее целостности, всеединства мира. В “Чтениях о Богочеловечестве” он отмечает, что христианство есть не только вера в Бога, но и вера в человека, в возможность раскрытия божественного в человеке. Для Бердяева эта идея неразрывно связана с творчеством, в котором человек уподобляет себя Богу. Бог нуждается в человеке, в ответе человека, в творчестве человека. С явлением Богочеловека Христа “прекращается самодержавие Бога, ибо сыновий Богу человек призывается к непосредственному участию в божественной жизни. Управление мира становится богочеловеческим”. Таким образом, мировой процесс у Бердяева становится не возвращением к изначальной полноте, а творческим приращением к ней, “восьмым днем творения”. Человек призван к соучастию в Божественном творчестве и, следовательно, история становится продолжением миротворения. Творчество создает особый мир, оно “продолжает дело творения”, уподобляет человека Богу-творцу.

Свобода, своими корнями уходящая в иррациональную и трансцендентную безоснованность, является для Бердяева исходной и определяющей реальностью человеческого существования.

Творчество для Бердяева было погружение в особый, иной мир, мир, свободный от тяжств, от власти ненавистной обыденности. Под творчеством он понимает “потрясение и подъем всего человеческого существа, направленного к иной, высшей жизни, к новому бытию”. Именно в творческом опыте “раскрывается”, что “я”, субъект, первичнее и выше, чем “не-я”, объект.

Творчество – это высшее проявление свободы, создающей из “ничто” подлинное и ценностное. Это откровение “я” Богу и миру, в нем оправдание человека, как бы ответный шаг на его пути к трансцендентному.)

Бердяев пишет: “Из божественного Ничто, или из Ungrund, рождается Святая Троица, Бог-творец”. Сотворение мира Богом-творцом есть вторичный акт. Следовательно, свобода не создается Богом: она корениться в ничто, в Ungrund, извечно. Бог-создатель не может быть ответственным за свободу, которая порождает зло. Человек, по учению Бердяева, есть “дитя Божие и дитя мэона – несотворенной свободы”. Бог-творец всесилен над бытием, но не обладает никакой властью над небытием, над несотворенной свободой. Эта бездна первичной свободы, изначально предшествующей Богу, является источником зла. Бердяев не мог, подобно В.Соловьеву, возложить ответственность за зло в мире на Бога, поскольку в этом случае теодиция (оправдание Бога) была бы невозможна. Но он в равной степени не принимал и христианскую схему, укореняющую зло в самом человеке. Он предпочитал абсолютизировать свободу, отделять ее от Бога и человека, чтобы тем самым онтологизировать зло, погрузить его в добытийственный хаос. Это открывало путь к гармонизации бытия, которая осуществлялась с помощью творчества. Но поскольку творчество также проистекает из свободы, то противоборство зла и творчества составляет ступень новой религиозной эпохи – эпохи “третьего откровенья”. Творчество создает особый мир, оно “продолжает дело творения”, уподобляет человека Богу-творцу.

Рассмотрение человека как существа, одаренного огромной творческой мощью и в то же время вынужденного подчиняться материальной необходимости, определяет характер понимания Бердяевым таких глубоких вопросов человеческого существования, как вопросы пола и любви. Критикуя ханжеское отношение к этим вопросам современного ему общества и церкви, Бердяев подчеркивает, что “это мучительный вопрос для каждого существа, для всех людей он также безмерно важен, как вопрос о поддержании жизни и смерти”. Глубокое основание полового влечения Бердяев видит в том, что ни мужчина, ни женщина сами по себе не есть образ и подобие Бога в полном смысле этого слова. Только соединяясь в любви, они образуют целостную личность, подобную личности божественной. Это воссоединение в любви есть одновременно творчество, выводящее человека из мировой данности, царства необходимости, в космос, в царство свободы. Любовь творит иную, вечную жизнь лица. “В творческом акте любви рождается творческая тайна лица любимого. Любящий знает о лице любимого то, что весь мир не знает, и любящий всегда более прав, чем весь мир”.

Религиозное понимание человека определило подход Бердяева к проблеме общественного прогресса. В трактате “Русская идея”, опубликованная впервые в Париже в 1946 году, Бердяев исходил из соловьевской историософии, признававшей, что “идея науки есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности”. Бердяев воспринимал историю как чистое творчество, свободное волеизьявление ума. Он создал историософию России, не утруждая себя ни логикой, ни доказательствами. В основе его концепции – не достоверный факт, а интуитивный тезис о саморазорванности, противоречивости русской души. Русский народ, по Бердяеву, представляет собой “совмещение протовоположностей” – как заимствованных, привнесенных извне, так и местных, порожденных непосредственно стихией национальной жизни. На одном полюсе – изначальное язычество, на другом – аскетически-монашеское православие, церковь. Их постоянная борьба в течение веков способствовала развитию особого “творческого религиозного сознания”, составляющего сущность “русской идеи”. Это религиозное сознание охватывает все направления отечественной философии – масонов и декабристов, славянофилов и западников, анархистов и даже русских марксистов.

Восприняв марксистскую критику буржуазного общества, Бердяев в то же время выступая как идейный противник марксизма. Он резко критиковал идеологию и практику большевизма, но не считал «русский коммунизм» явлением случайным. Его потоки и смысл он видел в глубинах национальной истории, в стихии и “вольнице” русской жизни, в конечном счете – в мессианской судьбе России, ищущей, но не обретшей еще “Царства Божьего”, призванный к великим жертвам во имя подлинного единения человечества.

Бердяев не признавал теорий, рассматривающих личность прежде всего как частицу общества, видевших исторический смысл ее существования в выполнении социальных функций и в конечном счете в том, что сделано данной личностью для последующих поколений. Бердяев считал, что личность принадлежит роду, группе, обществу лишь в своем эмпирическом бытии, в мировой данности. Сущность личности, свободной и творящей, определяется не ее принадлежностью к обществу, но ее принадлежностью к космосу. При этом свобода и творчество – не привилегия избранных личностей, ими изначально обладает любой человек.

Представление свободы как “осознанной необходимости” ведет к тому, что человек уподобляется физическим предметам, подчиняющимся только неумолимым законам природы. Только понимание свободы как потенциальной способности человека к свободному выбору альтернативы, как возможности мыслить и поступать в соответствии со своими представлениями и желаниями, а не в случае внутреннего или внешнего принуждения дает личности возможность обретения духовной свободы, обретения человеком самого себя. Н.Бердяев пишет: “Идея свободы для меня первичнее идеи совершенства, потому что нельзя принять принудительного, насильственного совершенства”.

Для мировоззрения Бердяева характерно признание абсолютной ценности любой личности как принадлежащей подлинному бытию, любого поколения, любой культуры. С этих позиций он критикует учение о прогрессе, обвиняя его в том, что оно “заведомо и сознательно утверждает, что для огромной массы человеческих поколений и для бесконечного рода времен и эпох существует только смерть и могила … Все поколения являются лишь средством для осуществления этой блаженной жизни, этого счастливого поколения избранников, которые должны явиться в каком-то неведомом и чуждом для нас грядущем” (Смысл истории. - М., 1990. - С. 147).

В работе “Философия неравенства ” Бердяев полностью отвергает марксистскую теорию общественного развития. Он обвиняет марксизм за “применение абстрактных принципов к конкретной исторической действительности”, относя к таковым в первую очередь идеи земного благополучия и всеобщего равенства. Для Бердяева было утопично само стремление к социальному равенству, так как это означало бы разрушение “космической иерархии”, включающей в себя и общественную жизнь. В иерархии выражается богоустановленный порядок, тогда как “на всякой революции лежит печать безблагодатности, богооставленности и проклятия”. В революции гибнет дух творчества, ибо “творчество – аристократично, оно есть дело лучших, оно не терпит власти худших, господства толпы”. Аристократия во всем противоположна демократии, она несовместима с “естественным правом” пролетариата. В своей борьбе за власть плебейские классы действуют не “по благородству происхождения” или “духовному признанию”, а исключительно на основании психологии обиды, психологии претензии. В пролетариате в основном преобладает разрушительная сила, в нем нет духовности, нет культуры. Только в аристократической системе утверждается и расцветает личность, обретая в ней “тысячелетнюю дисциплину” иерархического существования. Таким был краткий итог бердяевской “Философии неравенства”, воспринятый всеми идеологами русского антикоммунизма.

В то же время Бердяев является поборником специфической разновидности социализма, которую он называет персоналистическим социализмом , утверждая, что социализация экономической жизни может быть полезной лишь при условии, если “будут признаны высшие ценности человеческой личности и ее право на достижении полноты жизни”. Однако усилия по осуществлению социализма преобразуют его “в нечто совершенно отличающееся от социалистического идеала”. Социализм никогда не достигнет освобождения человеческого труда, которое Маркс стремился осуществить путем принуждения к нему; социализм никогда не даст человеку богатства и никогда не установит равенства, но только приведет к новой вражде между людьми, новой разъединенности и новым, неслыханным формам угнетения. Устранение голода и нищеты “не решает духовной проблемы”; человек остается “лицом к лицу, как и раньше, с тайной смерти, вечности, любви, познания и творчества”.

Бердяев часто и много писал о России. Он говорит, что “самим Богом предназначено, чтобы Россия стала великим целостным единством Востока и Запада, но по своему действительному эмпирическому положению она представляет собой неудачную смесь Востока и Запада. Он видит источник язв России в неправильном соотношении в ней мужского и женского принципов. На определенной стадии национального развития западных народов во Франции, Англии, Германии “появился мужской дух и наложил свою печать органически на основные силы народа”. Подобного процесса в России не было, и даже православная религия оказалась не в состоянии обеспечить ту дисциплину духа, которую католицизм создал на Западе. Русская душа осталась неосвобожденной; она не сознавала каких-либо пределов и простиралась беспредельно. Она требует всего или ничего, ее настроение бывает либо апокалипсическим, либо нигилистическим, и она поэтому неспособна воздвигать половинчатое царство культуры. В соответствии с этими национальными характерными чертами русская мысль направлена главным образом “на эсхатологическую проблему конца, апокалипсически окрашена” и проникнута чувством надвигающейся катастрофы.

Бердяев является поборником традиций западноевропейского и русского гуманизма, а именно абсолютной ценности личности и ее неотъемлемых прав на духовную свободу и приемлемые условия жизни. Он стремится доказать, что эти принципы могут быть последовательно обоснованы только на основе христианского мировоззрения.

Идеи Бердяева оказали заметное влияние на развитие французского экзистенциализма и персонализма, а также на социально-философские концепции “новых левых” течений во Франции 1960 -1970 гг. К голосу Бердяева, пишет В.В.Зеньковский, прислушивались во всем мире.

Человек низок и высок, ничтожен и велик. Н.А.Бердяев. «Проблема человека».

Духовное бытие человека, его нравственные основания и метаморфозы нравственности, связанные с современным Бердяеву социальным бытием, являются основой научной деятельности великого русского философа. Вслед за Соловьевым Бердяев ищет оснований для человеческой нравственности, и находит ее в идеальном, Божественном.

Н.А. Бердяев особенно остро переживал различия, а иногда и противоречия между церковью, как институтом и Церковью, как воплощением православной идеи. Он был неотъемлемым членом Церкви, смело и даже дерзновенно относившимся ко всем человеческим и историческим структурам и организациям в ней и, следовательно, в целом к церкви. Бердяев понимал роль церкви, но более желал исполнять свою великую пророческую миссию проявить в жизни и усилить Церковь.

Он никогда не уходил из Православия, но часто был невысокого мнения о православной конфессиональной институции. Бердяев видел уникальность духа Православия в прошлом, настоящем и будущем, ибо он укоренен в вечности, но так или иначе он мог и смел видеть правду и истину и в других церквах и духовных учениях. Он стремился к полноте истины и считал, что обрести эту полноту можно в Православной церкви, хотя не отрицал такой возможности и для неправославных христиан. Он чувствовал необходимость для всех христиан прорываться через свою конфессиональную ограниченность и жизненную неправду.

С точки зрения Бердяева, духовное бытие человека тесно связано с божественной духовностью. Свой взгляд он противопоставляет дуалистическому теизму и пантеизму, рассматривая эти теории как результат натуралистической религиозной философии. Согласно Бердяеву, основной противоположностью, с которой необходимо начинать разработку мировоззрения, является противоположность между духом и природой, а не между психическим и физическим. Дух есть субъект, жизнь, свобода, огонь, творческая деятельность; природа объект, вещь, необходимость, определенность, пассивная длительность, неподвижность.

К царству природы относится все, что объективно и субстанциально (под субстанцией Бердяев понимает неизменное, замкнутое бытие), множественное и делимое во времени и пространстве. С этой точки зрения, не только материя, но психическая жизнь также относится к царству природы. Царство духа имеет другой характер: в нем разногласия преодолеваются любовью; отсюда дух не является ни объективной, ни субъективной реальностью Н.А. Бердяев. Философия свободного духа, гл. I Цит. по Лосский Н. История русской философии. - М., 1999. - Гл.XVI., Н.А. Бердяев.. Познание духа достигается посредством опыта. Все философские системы, не основанные на духовном опыте, являются натуралистическими: они суть отображения безжизненной природы.

Бог есть дух. Он реально присутствует в жизни святых, мистиков, людей высокой духовной жизни и в человеческой творческой деятельности. Те, кто имел духовный опыт, не нуждаются в рациональном доказательстве существования Бога. В своей сокровенной сущности Божество иррационально и сверхрационально; попытки выразить Божество через понятия неизбежно представляют собой антиномию; иными словами, истина о Боге должна быть выражена в паре суждений, которые противоречат друг другу.

Бердяев различает три вида свободы: первичную иррациональную свободу, т.е. произвольность; рациональную свободу, т. е. исполнение морального долга; и, наконец, свободу, проникнутую любовью Бога. Человеческая иррациональная свобода коренится в ничто, из которого Бог сотворил мир. Это ничто не есть пустота; это первичный принцип, предшествующий Богу и миру и не содержащий никакой дифференциации, т. е. никакого деления на какое-либо число определенных элементов. Эту концепцию Бердяев заимствовал от Якова Бёме (немецкий философ-мистик, 1575-1624), который обозначал этот первичный принцип термином Ungrund (лишенный основания, первичный хаос).

Бердяев пишет: «Из божественного Ничто, или из Ungrund, рождается Святая Троица, Бог-Творец. Сотворение мира Богом-Творцом есть вторичный акт, С этой точки зрения, можно сказать, что свобода не создается Богом: Таким образом, Бог единый в своей сущности есть триединство» Лосский Н. История русской философии. - М., 1999. - Гл.XVI., Н.А. Бердяев. Отсюда ясно, что концепция личности в применении к Богу отличается от концепции сотворенной личности и используется в теологии просто как аналогия. Она коренится в Ничто, в Ungrund, извечно. Противоположность между Богом-Творцом и свободой является вторичной; в первобытном обряде божественного Ничто эта противоположность выходит за пределы, так как и Бог и свобода выступают из Ungrund. Бог-создатель не может быть ответственным за свободу, которая породила зло. Человек есть детище Бога свободы ничто, небытия. Свобода согласуется с божественным актом творения; небытие свободно приемлет бытие Н.А. Бердяев Проблема человека. Цит. по Лосский Н. История русской философии. - М., 1999. - Гл.XVI., Н.А. Бердяев. Отсюда следует, что Бог не обладает властью над свободой, которая им не создается. Бог-создатель является всемогущим над бытием, над сотворенным миром, но у него нет власти над небытием, над несотворенной свободой. Эта свобода первична по отношению к добру и злу, она обусловливает возможность, как добра, так и зла. С точки зрения Бердяева, действия какого-либо существа, обладающего свободной волей, не может предвидеть даже Бог, поскольку эти действия всецело свободны.

Таким образом, рассматривая проблему теодицеи, которая состоит в необходимости согласовать всеблагость и всемудрость Бога с несовершенством созданного им мира, в котором присутствуют зло и несправедливость, Бердяев применяет им же созданную иерархию свободы. Традиционное решение в христианстве состоит в том, что Бог в силу своей именно всеблагости наделил первого человека свободой, но сам человек свою свободу использовал во зло, совершив грехопадение, и этим обрек весь мир на несовершенство. Однако и при таком решении остается проблема: всемудрый Бог мог бы предусмотреть, чем обернется свободный выбор человека, и, следовательно, получается, что за несовершенство мира отвечает в конечном счете сам Бог.

У Бердяева же, когда изначальной, первичной реальностью является не Бог, а некое особое состояние, которое он характеризует как бытие-до-бытия, неизъяснимая тайна, чистое ничто, свобода как таковая, нечто совершенно неопределенное, находящееся по ту сторону добра и зла Ungrund. Из этой бездны, или чистой свободы, порождается сам Бог, и из этой же бездны он творит человека. Человек в силу этого богоподобен, в нем присутствует часть той первичной свободы, которая есть и в Боге. Вот эта чистая свобода, чистая неопределенность передается через человека в мир в виде зла и несовершенства. Таким образом, зло изначально и неустранимо в мире, так как источником его является это чистое ничто, чистая свобода, которая более первична, чем даже сам Бог. Но одновременно через эту свободу в человеке, полученной им от Ungrund, становится понятной способность человека, наряду с Богом, к творчеству, созданию нового, до того не бывшего.

«Несотворенная свобода объясняет не только возникновение зла, непонятное для традиционных философских учений, но и возникновение творческой новизны, небывшего» - пишет Бердяев. И добавляет: «Несотворенная свобода есть предельное понятие, вернее, не понятие, а символ, так как о несотворенной свободе, ввиду ее совершенной иррациональности, нельзя составить рационального понятия» Бердяев Н.А. Самопознание (Опыт философской автобиографии). М., 1991. С.297.

Бердяев отвергает всемогущество и всеведение Бога и утверждает, что Бог не творит воли существ вселенной, которые возникают из Ungrund, а просто помогает тому, чтобы воля становилась добром. К этому выводу он пришел благодаря своему убеждению в том, что свобода не может быть создана и что если бы это было так, то Бог был бы ответственным за вселенское зло. Тогда, как думает Бердяев, теодицея была бы невозможной. Зло появляется тогда, когда иррациональная свобода приводит к нарушению божественной иерархии бытия и к отпадению от Бога из-за гордыни духа, желающего поставить себя на место Бога Н.А. Бердяев Проблема человека. Цит. по Лосский Н. История русской философии. - М., 1999. - Гл.XVI., Н.А. Бердяев.

О. Александр Мень, анализируя нравственную проблематику в философии Н.А. Бердяева, пишет: «Для Бердяева тайна Бога всегда была тайной непостижимой. В этом он был полностью согласен с христианским богословием. Но и тайна человека оставалась столь же непостижимой. Тайна человека оказывалась у него необычайно тесно связанной с тайной божественного» Мень.А. Николай Александрович Бердяев.. Здесь, по мнению Меня, одна из уязвимых сторон бердяевской метафизики. Бердяев пишет: «Согласно Библии, Бог вдохнул в человека дух. Поэтому дух не есть творение, а есть порождение Бога». Это фактически отождествление нашего духа с Духом божественным. Подобные выражения не могли найти отклика в религиозных кругах.

По мнению Меня, Бердяев говорил об этом в пылу полемики, пытаясь возвысить дух, который постоянно унижался, и материализмом, и религиозным мышлением. И он в своей парадоксальной полемике доходил до таких высказываний: «Нам дорога не только Голгофа, но и Олимп». Конечно, на первый взгляд кажется странным что тут общего? Но он хотел показать, что красота мира, красота плоти имеет ценность для Бога (даже если она воплощена в языческом Олимпе), потому что она тоже есть форма творчества.

Является ли целью жизни человека спасение? спрашивал Бердяев. Если понимать под этим нечто чисто утилитарное, а именно попадет ли человек в «хорошее» место после смерти или в «плохое», попадет ли он в рай или в ад, Бердяев радикально выступал против такого понимания спасения. Он говорил, что задача человека вовсе не спасение, не эгоцентрическое, эгоистическое, не поиск какой-то радости, а творчество. Бог заложил в человека огромный потенциал, и человек должен творить, и тогда из этого вытекает и высокое нравственное понимание, и благородство духа.

«Человек есть существо, способное возвыситься над собой, и это возвышение над собой, трансцендирование себя, выход за замкнутые пределы самого себя есть творческий акт человека. Именно в творчестве человек преодолевает самого себя, творчество есть не самоутверждение, а самопреодоление, оно экстатично» Н.А. Бердяев Проблема человека. - М., 1996. Таким образом, нравственным является не слепое следование канону, а постоянный духовный, творческий поиск. Именно творчество для Бердяева является высшим проявлением человеческой духовности. «Творчество подобно платоновскому эросу, имеет свой источник не только в богатстве и избытке, но и в бедности и недостатке. Творчество есть один из путей исцеления больного существа человека. В творчестве преодолевается раздвоенность. В творческом акте человек выходит из себя, перестает быть поглощенным собой и терзать себя» Там же.

Преображение и обожествление возможны только путем восхождения к третьему виду свободы, проникнутой любовью к Богу. Отсюда ясно, что они не могут быть достигнуты принудительно; они предполагают свободную любовь человека к Богу. Поэтому христианство является религией свободы. Во всех своих работах Бердяев горячо и настойчиво защищает свободу человека в вопросах веры. Свобода и свободное творчество - вот что Бог ждет от человека как его друг. Церковь, говорит Бердяев, должна дать религиозную санкцию не только святости тем, которые ищут личного спасения, но также гению поэтов, художников, философов, ученых, социальных реформаторов, которые посвящают творчество во имя Бога.

При спасении души человек все еще думает о себе, но творчество по своему внутреннему смыслу предполагает размышление о Боге, об истине, о красоте, о возвышенной жизни духа. Бердяев повторяет, что не только этика искупления, но также этика творчества есть путь в Царство Небесное.

Личность, способная к преклонению перед святым и служению ему, вступает на путь, ведущий к совершенству царства Бога. Она развивается в обществе, состоящем из бесконечного множества существ, резко отличающихся по качеству одно от другого и иерархически связанных между собой. Всю книгу под названием «Философия неравенства» Бердяев посвящает доказательству того, что уравнительные устремления демократии, социализма, интернационализма и тому подобного ведут к разрушению личности и порождаются духом отрицания, зависти, обиды и злобы. Материалистическая направленность современной личности, стремление к материальным благам и преимущественное к ним внимание, с точки зрения Бердяева, возвращают мир к иррациональному хаосу, к отрицанию духовного и далее, через буржуазный или социалистический строй к отказу от собственной свободы.

Собственно, все вопросы, связанные с проблемой нравственности, Бердяев так или иначе рассматривает через категорию свободы. Как он протестует против общественного строя, лишающего человека свободы самовыражения, так и религиозная закрепощенность не вызывает у Бердяева симпатий. В своей книге «Царство духа и царство кесаря» Бердяев пишет «Человек стоит перед вопросом всех вопросов вопросом о Боге. Вопрос этот редко ставится в чистоте и изначальности, он слишком сросся с мертвящей схоластикой, с вербальной философией, с игрой понятиями. Те, которые хотели возвысить идею Бога, страшно принизили ее, сообщив Богу свойства, взятые из царства Кесаря, а не царства Духа. Нет гарантий существования Бога, всегда человек может сомневаться и отрицать. Бог не принуждает себя признать, как принуждают материальные предметы, Он обращен к свободе человека. Вера в Бога есть лишь внутренняя встреча в духовном опыте» Н.А.Бердяев. Царство Духа и царство Кесаря. М., 1995. Гл.1.

Личность для Бердяева является спиритуалистической, а не естественной категорией; она не часть какого-либо целого; она не часть общества, напротив, общество только часть или аспект личности. Личность не часть космоса, напротив, космос часть человеческой личности. Личность не субстанция, она творческий акт, она неизменна в процессе изменения. В личности целое предшествует частям, Являясь духом, личность не есть нечто самодовлеющее, она не эгоцентрична; она переходит в нечто другое, чем она сама, в некоторое «ты», и реализует всеобщее содержание. Этот идеал человека, когда его духовность является воплощением его целостности - и есть целостная нравственная личность.

Но в реальности сущность природы человека извращена, потому что он отрешился от Бога; у существ, отпавших от Бога и друг от друга, нет непосредственного опыта духовной жизни; они страдают от болезни изоляции. «Парадокс в том, что высшая человечность божественна и вместе с тем это есть обнаружение человека и человечности. Это представляющееся разуму противоречие рационально непреодолимо. Можно было бы сказать, что Бог человечен, человек же бесчеловечен» Н.А.Бердяев. Царство Духа и царство Кесаря. М., 1995. Гл.1.

В своей этике Бердяев ведет борьбу против несовершенного блага, получившего развитие в общественной жизни на основе объективирования этот способ взаимодействия субъекта и объекта, человека и мира мы рассмотрим во втором параграфе. Свои взгляды на этику Бердяев раскрывает в книге «Судьба человека», которую называет опытом о парадоксальной этике. В качестве эпиграфа Бердяев взял изречение Гоголя: «Печально не видеть добра в добродетели». Вся этика Бердяева смело раскрывает печальную истину о том, что бывает очень мало добра в добродетели, и поэтому ад уготован со всех сторон.

Основной парадокс этики состоит в том, что всякое различие между добром и злом есть, по Бердяеву, последствие грехопадения как проявления и испытания свободы человека, творческого призвания человека. Опыт добра и зла возникает тогда, когда иррациональная свобода приводит к отрешению от Бога. Таким образом, реализация человеком своего духовного потенциала всегда осуществляется посредством его свободного выборы между иррациональной, хаотической свободой, и свободой нравственной.

Заканчивая эту часть исследования, хотелось бы отметить, что Бог у Бердяева не всесилен он не властен над свободой хаоса, не властен над свободой человеческой воли. Так Бердяев, не отрицая существования Бога, освобождает человека от предписываемой церковью божественной власти. Но Бердяев отрицает не только власть Бога, он освободил человека и из под власти истории - этому парадоксу будет посвящен следующий параграф.